Книга "Дважды удачливый" автор Владимир Макарычев. 17.09.2018

Книга "Дважды удачливый" автор Владимир Макарычев.

Есть такое выражение: «Попасть под жернова истории». Словари толкуют его значение довольно невнятно: оказаться под внешним воздействием в сложном положении. Думаю, на самом деле здесь всё чётче и жёстче: конкретная ситуация, период времени, а то и значительная часть жизни человека, когда он обнаруживает, что от него самого в его бытии мало что зависит. Он подхвачен потоком истории, барахтается в нём. И в лучшем случае - удерживается наплаву, а не идёт ко дну.
Ключевой вопрос здесь таков: сам ли человек своими решениями, поступками доводит свою жизнь до такого положения? Или это результат действий какой-то внешней силы, внешних обстоятельств, которым он противостоять не в состоянии? Прав ли святой Франциск Сальский с его императивом «ни желать, ни противиться», то есть покорно следовать судьбе, высшей воле? Или прав Ж.-П. Сартр, полагавший, что никакие внешние обстоятельства не могут лишить человека неотъемлемой от него свободы? По его трактовке, человек или всегда целиком свободен или его нет вовсе.
Спор этот давний. Сколько существует человечество, столько ломаются философские копья вокруг темы свобод и несвободы. Скорее всего, единственно верного ответа на этот вопрос нет. То, что действительно имеет место, так это право и возможность человека выбирать любую из названных двух моделей поведения. Хотя, если вдуматься, то и в этом выборе он не до конца свободен. И всё же возможность выбора между свободой и несвободой предоставляется, если не всегда, то иногда. Главное - увидеть эту возможность, этот миг судьбоносного выбора и совершить его. Только время, последующий ход событий позволит судить, насколько верным он был.
Но и тут встаёт вопрос: а существуют ли абсолютные критерии оценки правильности сделанного выбора? В чём они? Какова их природа: она политическая, социальная, нравственная? И если последнее, то какой моралью люди руководствуются: основанной на религии, вере или на нерелигиозных, светских установках? На каких-то иных чувствах, живущих в душе человека?
Если вглядеться не в душу вообще человека, а в душу героя данного романа, то нельзя не прийти к выводу, что, несмотря на жернова истории в облике Первой мировой войны, Февральской и Октябрьской революции, герой стремился и желать, и противиться и тем самым самому свободно, самостоятельно строить свою жизнь.
Удалось это герою, как и его реальному прототипу - художнику Павлу Иванову (Поль Маку), - судить читателям. Каким бы ни был их вердикт, роман в любом случае и написан динамично, увлекательно, и побуждает к серьёзным размышлениям. Такое сочетание встречается нечасто, особенно сейчас. В наш «клиповый» век многие - и авторы, и читатели - боятся глубины чувствии и мыслей, так как телевидение, социальные сети отучили людей от умственных нагрузок.
Представленная книга в этом отношении – исключение. В подтексте повествования присутствуют, как я уже сказал, проблемы, из категории тех, что принято называть экзистенциальными, бытийными. В них надо вчитываться, что сопряжено с умственной работой. Но без неё деградируют и искусство, в данном случае литература, и само общество. Чтобы были великие писатели, должны быть также великие читатели. Об этом хорошо сказано М. Цветаевой; если читатель устал от моей вещи, «значит, хорошо читал и — хорошее читал. Усталость читателя — усталость не опустошающая, а творческая. Со творческая».
Жизнь любого человека, даже самого заурядного, - это частица времени, в котором он живёт. Времени исторического. Оно есть данность, предписанная конкретному человеку, независимо от его желания. И мы накрепко впаяны в него. Если бы этого не было, не было бы и жерновов истории, о которых мы говорили вначале. Не было бы и самой дилеммы свободы – несвободы.
Давно стали хрестоматийными строки Александра Кушнера:
Времена не выбирают,
В них живут и умирают...
Обычно этими строчками цитирование и ограничивается. На мой взгляд, суть того, что хотел сказать поэт, он выразил в последней строфе:
Время — кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас его черты и складки,
Приглядевшись, можно снять.
«Снятие» отпечатков времени — важнейшая миссия художественного творчества. Не только описание фактов и событий, не только социальный анализ и нравственная проповедь, не только создание эстетических ценностей, но и передача того, что можно назвать «шумом» времени, языком искусства. Только искусство, в состоянии передать время во всей его полноте, многокрасочности, неповторимости, частности. Не наука, не хроники, не мемуары, а искусство.
Почему именно оно? Потому, что произведение искусства, будь то литература, живопись, музыка, балет и т.д.., обращены к человеку как индивиду, отдельной личности. Можно сколько угодно рассуждать об искусстве массовом и искусстве элитарном. Это деление имеет под собой реальные основания, но и там, соприкосновение читателя, зрителя с искусством, будь то текст, полотно, музыка, танец, - всегда отношение тет-а-тет, с глазу на глаз. Оно ничем и никем не опосредованно. Происходит диалог автора и читателя, зрителя, диалог каждый раз глубоко индивидуальный интимный. В этой индивидуальности, интимности, доверительного общения обеих сторон и состоит уникальность искусства — способность говорить каждому новому читателю, зрителю нечто новое по сравнению с другими читателями и зрителями.
Это и есть то, что в приведенной выше цитате Цветаева назвала сотворчеством. Это сотворчество в приобщении к художественным ценностям никогда не бывает полностью свободным от веяний времени – как того, в каком автор творил произведение искусства, так и того, в каком пребывает его соавтор – читатель, зритель, слушатель.
Искусство не тождественно и не параллельно истории. Его предназначение — всякий раз создавать новые эстетические, художественные реальности. Это совершенно особая деятельность, во многом автономная по отношению к времени, в котором осуществляется. Вот почему художник, его творения могут оказаться «впереди прогресса», опережать своё время.
Не все художники — провидцы, пророки. Но если взять в расчёт пророчества социальные, то среди их авторов людей искусства больше, чем людей науки. Почему-то художники раньше, острее, глубже предчувствуют грядущие потрясения, острее, чем даже самые выдающиеся политики. Хорошо известно, что в конце 1916 года В.И. Ленин, выступая перед молодыми социал-демократами Швейцарии высказался в том духе, что его поколение не дождётся революции в России. А уже в апреле 1917 года он в Петербурге выступил со своими знаменитыми апрельскими тезисами, в которых выдвинул задачу перерастания буржуазно-демократической революции, состоявшейся в феврале, в революцию социалистическую.
Русские писатели, художники проявили себя гораздо лучшими провидцами. Тревожность, предчувствие потрясений пронизывают творчество Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Д. Мережковского, З. Гиппиус. А. Блока. Пророчески звучат его стихи:
На непроглядный ужас жизни
Открой скорей, открой глаза,
Пока великая гроза
Всё не смела в твоей Отчизне
Пророчествам власти, элиты не внимали. Гроза разразилась и действительно смела почти всё из прежнего уклада, рождавшего «непроглядный ужас жизни».
Тревожность, присущая писателям, другим творцам искусства России, подкрепляется самим ходом мировой истории. Человечеству пока ещё не довелось видеть осуществление утопии, тогда как антиутопии не раз становились действительностью. Предчувствуя это, прототип главного героя книги покинул Родину. Его жизнь сложилась так, что он много странствовал по свету. Однако ни в одной стране он не увидел, не почувствовал, что она на пути реализации утопии – общества, построенного на принципах равенства, справедливости, солидарности, самоуправления, не знающего бедности и угнетения.
С тех пор в принципе ничего не изменилось. Правда, время обладает способностью деформировать социальную оптику в направлении, которое воплощается в извечную формулу: «А вот прежде лучше было!». И иногда это действительно так.
И всё же маловероятно, что в пылу погони за комфортом человечество пропустило время, когда можно было встать на дорогу, ведущую к осуществлению утопии. Сегодня, по-моему, как никогда прежде отчётливо видно, что вся человеческая история — это сплошь история преодоления вызовов и угроз. Как тех, что являют собой результат ошибок и просчётов самих людей, так и тех, что рождаются научно-техническим прогрессом, увеличением нагрузки на природу. Нельзя сказать, что подобный ход развития не приносит плодов. Уровень комфорта, равно как и количество людей, пользующихся его благами, растёт. Но неужели потребление и развлечения и есть финальные цели мировой истории, прогресса человечества?
Будем надеяться, что эти подлинные цели истории качественно иные, те, что сформулированы в иудейско-христианской морали, в Марксовой концепции человека, в гуманистических учениях. Но пока в истории доминируют тенденции, ориентированные на потребление, комфорт, развлечение. Во всяком случае эта триада образует девиз общества, которое сформировалось на Западе, Выдающийся русский мыслитель А.А. Зиновьев детально описал его в своих трудах, посвящённых так называемому западнизму. Навязывание всему человечеству именно такого типа сообщества составляет, по его мнению, содержание политики глобализма.
Не исключено, что утопии как совершенного общества в истории никогда не будет. Тем не менее, как утверждал немецкий философ минувшего века, автор «философии надежды» Э. Блох, лишь человек обуреваем утопиями, лишь ему принадлежит способность думать о лучшем, что вселяет в него оптимизм, способность с надеждой смотреть на своё будущее. Сегодня сферой, где надежда чувствует себя, как в родном доме, опирается на твёрдую почву, являются не столько политика, сколько религия, идеология, философия, искусство, и – в меньшей степени — наука и техника. Если надежда, вера в лучшее будущее уйдут и из духовной сферы, человечество полностью лишится идеалов, смысла своего существования.
Понимание того, что такая опасность для общества назревает, что в связи с этим на литературу, искусство ложится бремя ответственности за судьбу культуры, цивилизации в целом, возникло давно. В русской литературе, начиная с середины XIX века, оно стало содержанием творчества преобладающей части прозаиков и поэтов. А идейно оформленное осознание своей миссии выведения заблудшего человечества на верную дорогу впервые приобрело, пожалуй, в творчестве символистов – как философов, так и поэтов, художников.
«Искусство вне символизма, - писал А. Блок, - в наши дни не существует. Символист есть синоним художника. Художник – это тот, кто роковым образом, даже не зависимо от себя, по самой природе своей видит не один только первый план мира, но и то, что скрыто за ним, ту неизвестную даль, которая для обыкновенного взора заслонена действительностью наивной, тот, наконец, кто слушает мировой оркестр и вторит ему, не фальшивя».
А вот кредо символистов-художников. Живопись должна воссоздать жизнь каждой души полную переживаний, неясных, смутных настроений, тонких чувств, но при этом передаёт и мысли, идеи. Она воспроизводит не отвлечённые сюжеты, а реальные события, реальные явления в метафорической манере. Иными словами, не разрыв с действительностью в её внешних проявлениях, как это произошло в авангардизме, а проникновение в тот мир, что таится за внешним явлением. Символ – это образ, несущий в себе нечто недосказанное. Образ, открывающий простор сотворчеству зрителя, предлагающий ему самому, самостоятельно декодировать изображённое, но при этом предполагается, что зритель в состоянии — это сделать, опираясь на свой повседневный чувственный опыт, в том числе эстетический. Образно говоря, символизм – это не крик, это негромкий голос, иногда даже молчание, но выразительное.
Когда речь идёт о течениях, направлениях в искусстве, любая их классификация в значительной мере условна. Ещё более условно отнесение того или иного художника к тому или иному из них. Этим обусловлено, что список русских художников-символистов не является чем-то жёстким, вроде классификации минералов или таблицы Менделеева. У разных исследователей он не одинаковый. В то же время в нём присутствуют, как правило, М. Врубель, А. Бенуа. Л. Бакст, М. Нестеров, В. Борисов-Мусатов, К. Петров-Водкин, К. Юон, Б. Кустодиев.
Но почему-то крайне редко в этом перечне значится Павел Иванов, он же Поль Мак. Между тем многие его картины – без преувеличения, превосходный образец символизма. Наверное, результат того, что как художник он в полной мере раскрылся лишь в годы эмиграции.
О символизме сказано и написано меньше, чем о импрессионизме и постимпрессионизме. И даже меньше, чем об авангарде. Между тем, это направление, - я имею в виду символизм, - в определённом смысле представляет собой, пожалуй, предельное явление в сохранении и передаче таких компонентов живописного искусства, как красота, гармония, соразмерность.
В этом смысле они противостоят авангардистским течениям. Вот что писала об этих течениях французский философ Симона Вайль: «Дадаизм, сюрреализм характеризуются неистовством полного произвола, в которое впадает разум, когда, отбросив всякое представление о ценности, погружается в то, что непосредственно дано… Сюрреалисты создали модель неориентированной мысли, выбрав качестве новой ценности полное отсутствие ценности».
Сказано, на мой взгляд, излишне резко. Авангардизм в живописи возник в первую очередь как отражение потребности в описании средствами живописи скрытой сути вещей, того, что И.Кант называл «вещью в себе». Говоря иначе, образы символизма – это образы того в вещах, что «просвечивает» сквозь их внешнюю оболочку. Тогда как образы авангардизма – то, что лежит в них на «молекулярном» и «атомарном» уровне. Символисты изображают мир, его вещи, явления в их целостности и связности. На полотнах авангардистов мир предстаёт разъятым на свои составные части, что лишает его красоты в нашем привычном её представлении. Но ведь это «сокрытое» начало, неэстетичные компоненты в бытии природы, общества, человека тоже есть. Не думаю, что следует осуждать художников за стремление передать эту деформированную, хаотичную составляющую бытия. Ведь она реально имеет место. Вопрос в том, насколько талантливо это сделано.
И всё же, полагаю, в нашем сегодняшнем мире остро ощущается нехватка красоты, гармонии, устойчивости. Гуманизм, лежащий в основе современной цивилизации, в свою очередь покоится на этих элементах. Мир зыбкий, хаотичный, лишённый красоты и добра, не нужен людям. Они перестают дорожить им. Думаю, знаменитое высказывание Ф. Достоевского «мир спасёт красота» несёт в себе как раз эту мысль.
Обращаю внимание, что у Достоевского сказано именно так «мир спасёт красота», а не «красота спасёт мир», как обычно воспроизводится с лёгкой руки С. Соловьёва. Различие смыслов очевидное. У Соловьева красота нечто внешнее по отношению к бытию, она откуда-то придёт в мир и спасёт его. У Достоевского акцент на другое: красота уже присутствует в мире, она его атрибут, то есть неотъемлемое свойство. Человек призван увидеть красоту в мире, постичь её предназначение, строить свою деятельность таким образом, чтобы беречь, а не разрушать красоту.
П. Иванов, он же Поль Мак, в своём живописном творчестве следовал данному принципу. Мы не знаем, сознательно, обдуманно или интуитивно. Да это и не важно. Действительно важно то, что несмотря на жернова истории, он сохранил в своей душе веру в то, что людям красота нужна. И он нёс её. Похоже, Ж.-П. Сартр ближе к истине, чем Франциск Сальский. От людей, от их духа, активности зависит многое, если не всё.
Солодухин Юрий Николаевич, кандидат философских наук, научный руководитель Международного учебно-научного центра имени А.А. Зиновьева факультета глобальных процессов Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.


Федерация фехтования Управление проектами Зиновьевский клуб Гуманитарный мир БК Химки Научная и преподавательская деятельность Статьи и интервью Фотогалерея Архив Научные труды